El bastardo brillante.
Об одном из самых эксцентричных художников Ренессанса подборка материалов далее.
Краткая справка из Википедии
Филиппо Липпи (по отцу — Филиппо ди Томазо) родился во Флоренции, предположительно 8 октября 1406 г., в семье бедного мясника. В раннем детстве потерял родителей и остался на попечении тетки, от которой несколько времени спустя был взят на воспитание, из милости, братией монастыря дель-Кармине, где 15 лет от роду принял обет монашества («фра» — сокращение от итал. frate, то есть брат). Как художник развился под влиянием Мазолино и Мазаччо; на его художественное образование также повлиял Фра Анджелико Фьезольский.
Бросив в 1431 г. монастырскую жизнь, Липпи продолжал, однако, носить иноческую одежду. Старинные биографы рассказывают, будто он был захвачен в Анконе берберийскими пиратами, увезен ими в Африку и провёл там несколько лет в рабстве; но это предание не подтверждается документами.
Напротив того, не подлежит сомнению другой эпизод в жизни Липпи — похищение им в 1456 г. из женского монастыря в Прато молодой монахини Лукреции Бути и женитьба на ней, вследствие которой ему пришлось испытать много неприятностей и тревог, пока папа, по ходатайству флорентийского герцога Козимо Медичи, не освободил супругов от монашеского обета и не признал их брака законным. Однако и после того, несмотря на свою громкую известность, Л. не знал покоя и по причине своей беспорядочной жизни и расточительности был преследуем кредиторами.
Работал преимущественно во Флоренции, некоторое время в Падуе (1434), в Прато (1453-65) и наконец в Сполето, где и умер 9 октября 1469 г.
Искусство Липпи в суждениях критики
«Редкостные таланты подобны небожителям, а не вьючным ослам». Это утверждение, имевшее в виду талант Филиппо Липпи, в XVI веке Джорджо Вазари приписывал Козимо деи Медичи Старшему (1389 -1464), меценату и преданному почитателю Фра Филиппо, заказчику многих его произведений. Здесь в нескольких словах отчетливо сформулирован неоплатоновский подход к проблеме - признание того, что натура художника и наивысший смысл его творчества являются своего рода зеркалом небесной жизни, столь же бесценным, как божественный дар.
Для Козимо, таким образом, не имело значения, что Фра Филиппо был человеком эксцентричным, чье поведение не отвечало принятым нормам и являлось оскорбительным по отношению к монашескому одеянию, которое тот носил с юных лет. По-видимому, самому Козимо, первому великому покровителю искусств из династии Медичи, принадлежат слова: «Каждый художник пишет самого себя» (так их передал в своем Дневнике Аньоло Полициано). В этом смысле Козимо мог принимать художника таким, каков он есть, хотя, как свидетельствуют документы, Филиппо имел характер скрытный и трудный, импульсивный и страстный, не был склонен соблюдать правила и держать свое слово.
Известно, что Филиппо часто ссорился с заказчиками (как светскими, так и духовными), а также с сотрудниками своей мастерской. Причиной тому были денежные вопросы, обвинения со стороны заказчиков в том, что произведения не написаны им собственноручно, задержки в их исполнении. Из-за этого художнику неоднократно угрожали отлучением от церкви и даже привлекали к суду. Один из наиболее известных процессов состоялся в 1450 году в церковном трибунале флорентийского епископа Антонино Пьероцци: Липпи не заплатил долг в 40 флоринов живописцу Джованни ди Франческо и изготовил фальшивую расписку в том, что деньги заимодавцем получены. Филиппо, признавший свою вину после пыток, назван был тем «scelera perpetravit» (кто совершил много позорных и беззаконных поступков). Затем, в 1451 году, Антонио дель Бранка из Перуджи, обещавший Филиппо 70 флоринов за заказанную картину, отказался оплачивать счет, обвинив художника в том, что он не выполнил ее «своей рукой». Впрочем, кажется, это обвинение с Филиппо было снято.
Концепция, выраженная Козимо Старшим, в полной мере созвучна гуманистической атмосфере начала флорентийского кватроченто (при этом совершенно очевидно, что она вдохновлена Пиром Платона, фрагменты которого были переведены Леонардо Бруни). Определение, данное гению художника-монаха (столь непохожего по своему поведению и по стилю своей живописи на другого художника-монаха, Фра Андже-лико, бывшего на несколько лет его старше и прозванного современниками «благочестивым»), является одним из самых ранних по времени комментариев, относящихся к творчеству а также к жизни и личности Филиппо Липпи. «Исключительность таланта» могла, следовательно, оправдать при помощи этических теорий наиболее скандально известную сторону жизни флорентийского художника (или легенду о ней): чересчур романизированную историю его любви к Лукреции Бути, молодой монахине, дочери флорентийца Франческо Бути, «мелкого торговца шелком». Столетие спустя этот эпизод привел в смущение Джорджо Вазари (описывавшего жизнь Липпи уже в эпоху контрреформации), что побудило автора рассказать о нем в забавно повествовательном тоне с нравоучительным оттенком. В первом издании своих Жизнеописаний (1550) историограф коснулся моральных проблем, связанных с щекотливой историей двух любовников, в развернутом вступлении к биографии Липпи. В этом отрывке обращают на себя внимание мотивы, приведенные Вазари в оправдание художника, видимо, вдохновленные приведенным выше замечанием Козимо: «Если человек действительно талантливый грешит каким-нибудь пороком, даже постыдным и безобразным, его талант настолько это покрывает <...>; а помимо прочих чудесных своих свойств талант превращает алчность сильных мира сего в щедрость, укрощает ненависть в человеческом сердце, зарывает в землю всякую зависть и из мирской юдоли возносит до небес тех, кого слава из смертных превратила в бессмертных, как это в наших краях и показал Филиппо ди Томмазо Липпи, кармелит».
Итак, «порок» Липпи, по словам Вазари, заключался в «приверженности Венере», «плотской любви»: «Был же он... настолько привержен Венере, что, увидя женщин, которые ему понравились, он готов был отдать последнее ради возможности ими обладать, и если он не добивался этой возможности никакими средствами, то изображал этих женщин на своих картинах, рассудком охлаждая пыл своей любви. И это вожделение настолько сбивало его с толку, что, находясь в таком состоянии, он мало или вовсе не уделял внимания тем работам, за которые брался».
Недозволенная любовь Филиппо к красавице Лукреции Бути (впервые она позировала ему в 1456 году для картины с изображением Мадонны, предназначенной для монастыря Санта Маргерита в Прато) могла быть таким образом вызвана его неудержимым влечением к женщинам. К тому же Лукреция (родившаяся около 1433 года) также была монахиней. Следовательно, любовные отношения между ними были невозможны и противоречили всем существовавшим нормам морали. Тогда Филиппо «похитил» молодую монахиню - вместе с ее сестрой Спинеттой - из монастыря в Прато, где она находилась по крайней мере с 1454 года. По-видимому, обе сестры-монахини стали жить, что было скандально вызывающим, в доме рядом с воротами Сан Джованни, купленном художником в 1455 году у цеха Сакро Чинголо в Прато. Лукреция родила Липпи двух детей: сына Филиппино (родился около 1457 года), впоследствии тоже ставшего живописцем, и дочь Александру, появившуюся на свет, по всей вероятности, в 1465 году. Должно быть, в 1459 году сестры вернулись в монастырь, подтвердив свой обет. Тем не менее уже в 1461 году анонимный донос (так называемый tamburazione) в Ufficiali di Notte e Monasteri* во Флоренции обви-нил Фра Филиппо в безнравственности: надо полагать, что Лукреция и Спинетта вновь поселились в доме, принадлежавшем художнику.
Многое остается неясным в истории этой «запретной» любви. Например, в настоящее время невозможно установить, действительно ли папа Пий II по ходатайству Козимо Медичи освободил Липпи от данного обета, чтобы тот узаконил свое сожительство с Лукрецией (как о том говорят документы, относящиеся к 1461 году). Эти сведения не совпадают с информацией, которую мы находим в различных последую-щих документах, где Филиппо назван монахом. Если в самом деле художник получил от папы прощение и разрешение на законный во всех отношениях брак с Лукрецией, то как же в таком случае объяснить, что Филиппо упрямо продолжал изображать себя, в том числе и в своих поздних произведениях, в одеждах монаха-кармелита.
Остается фактом, что Козимо, а также другие заказчики Липпи, зачастую обходили молчанием любовную связь художника, зато они неоднократно жаловались на задержки в исполнении картин. Так, Франческо Контасанти в письме от 20 июля 1457 года, отправ-ленном из Флоренции Джованни ди Козимо, находившемуся тогда в резиденции Медичи в Кафаджоло, рассказывает, что он каждый день просит Филиппо завершить картину, которую Медичи намеревались подарить неаполитанскому королю Альфонсу V -умный ход политической дишюматии в деликатных отношениях Медичи с неаполитанским королевством. «В субботу я оставался у него до вечера, чтобы заставить его работать.., - пишет Контасанти, - потом, когда я уходил от него, случилась эта история...» (все предметы из мастерской художника были конфискованы, чтобы покрыть долги за наем помещения). И добавляет: «Видите, какой опасности подвергает себя этот человек!». Иногда покровители Филиппо иронизировали над его чудачествами. Джованни ди Козимо в ответе Бартоломмео Серральи (агенту Медичи при неаполитанском дворе, куда, наконец, прибыла картина Липпи) не без лукавства пишет: «...от души посмеялись над заблуждением Фра Филиппо».
* Учреждение, ведавшее вопросами религиозно-нравственной дисциплины.
При этом, однако, никакого нравоучительного комментария по поводу его связи с Лукрецией и, еще менее того, - какого-либо неблагоприятного суждения о его живописи. И не случайно Липпи часто изображал объект своей страсти в облике Мадонны, а не как беспутную женщину, лишенную религиозного чувства.
Действительно, критики находят в богатом художественном наследии «скандального» монаха глубокую духовность (подчас отражающую и внутренний мир мастера), которая благодаря оригинальности фантазии, экспрессии и психологической выразительности преображает сакральную атмосферу, наполняя ее человечностью и поэзией. То, что в искусстве Липпи было названо «обновленной верой в земное существование», «приветливостью манеры» (Умберто Баль-дини, 1965), не кажется некой антитезой героическому гуманизму, представленному творчеством Мазаччо, безусловного лидера флорентийской живописи первых трех десятилетий XV века. Ведь именно революционное искусство автора фресок в капелле Бранкаччи в церкви Санта Мария дель Кармине было для молодого Липпи главным источником вдохновения. Однако это вовсе не исключало попыток детально передать как интимность домашней обстановки, так и все, что окружало человека, реалистических по тщательной манере изображения, но и имеющих символический смысл, что было свойственно произведениям нидерландских художников.
Некоторые критики стремятся сблизить необычную жизнь Липпи и формальные черты его искусства, найти в последних ее объяснение. В итоге была поставлена в связь «его нравственная свобода со свободой стилистической» (Нелло Форти Граццини, 1986). Харт (1970) даже утверждал, что «безответственность жизни Филиппо» соответствует «недисциплинированности его стиля». Эти, не лишенные основания, гипотезы, возможно, содержат зерно истины и не случайно совпадают по смыслу с неоплатоновским по характеру высказыванием Козимо - «Каждый художник пишет самого себя». Но если верно, что перипетии личной судьбы человека могут (и в какой-то мере должны) повлиять на его творчество, следует все же отметить -и это показали недавние исследования Миклоша Босковича, Иве Борсук, Элиота В. Роулендса, Джеффри Руда, - что художественный мир Липпи не может быть полностью понят без учета всех обстоятельств, связанных с исполнением заказанных ему произведений, и разнообразия самих этих заказчиков.
(с) EMC history faculty of the SyktSU. 2006
Рассказ Елены Коровиной о Проклятии художника
По средам в капелле Бранкаччи флорентийской церкви Санта Мария дель Кармине не проходили службы. Зато с утра собирались молодые художники со всей Италии - копировать великие фрески, созданные рукой Томмазо Мазаччо. Вот и сегодня в капелле тишина - все сосредоточенно рисовали. Вдруг скрипнула дверь. На пороге возник 23-летний Филиппо Липпи. «Берегитесь! - крикнул кто-то. - В этого одержимого вселилась душа покойного Мазаччо!» И художники в ужасе кинулись врассыпную.
Одержимый
Филиппо в недоумении огляделся: вокруг перевернутые мольберты, рассыпавшиеся краски… Еще вчера пресвитер капеллы торжественно объявил, что рисунки Филиппо Липпи - лучшие. Что же случилось сегодня? Филиппо выскочил из церкви, успев схватить за рукав толстяка Нардо. Тот попытался вывернуться, но хватка Филиппо была железной. Толстяк взвизгнул: «Пусти, оборотень!» В ярости Филиппо тряхнул его, и Нардо залепетал: «Сам знаешь про пророчество Мазаччо!» Филиппо ослабил хватку: «Ничего я не знаю!» Придя в себя, толстяк ухмыльнулся: «Я и забыл, что ты - монастырское отродье. Где уж тебе знать флорентийские сплетни! Так вот, год назад, в 1528-м, Мазаччо в Риме отравили завистники. Но когда он умирал, то пригрозил убийцам, что его искусство воскреснет в живописи другого художника, даже если ему самому придется переселиться в другое тело. И теперь все говорят: дух Томмазо Мазаччо вселился в тебя - ведь ты рисуешь, как одержимый!»
Липпи понуро брел по улице. Он, действительно, трудился как одержимый, копируя фрески мастера. Но как можно устоять при виде таких гениальных работ? Ведь впервые за всю историю живописи люди, деревья, цветы выглядели на этих фресках как живые. Мазаччо даже рискнул показать обнаженных Адама и Еву! Не за это ли богохульство его отравили? А ведь художнику не исполнилось и 27 лет…
И вот теперь богохульные речи пойдут про него, Филиппо Липпи. Да если их услышат в монастыре кармелитов, Филиппо тут же запретят рисовать! Ведь Липпи принадлежит монастырю - там он с шести лет воспитывался, в двадцать стал монахом. Отец его, неудачливый торговец, умер, едва сыну исполнилось два года. Мать же вообще скончалась при родах. Так что монахи его воспитывали и учили. Только вот плохо он воспринимал ученье. Хоть и сажали мальчишку за книги, да он только страницы разрисовывал всякими уродцами. Уж и колотили Филиппо, и без обеда оставляли, а он все свое - как уголек в руки получит, начинает рисовать - ну, точно, одержимый! Однажды разрисовал весь мощеный двор монастыря огромной сценой, как Римский папа вручает отцу-настоятелю устав монастыря. За неимением красок малевал землей. Закончил и ужаснулся: прибьет его настоятель! Но тот два часа по двору ходил - рисунок рассматривал. А потом повелел купить молодому послушнику кисти с красками. Так, самоучкой, Филиппо и начал осваивать азы живописи.
И все шло прекрасно до этих дурацких разговоров! Ну как душа одного художника может переселиться в тело другого?! Конечно, Филиппо лучше и быстрее всех копирует живопись Мазаччо. Ему даже подарили кисти покойного живописца. Но ведь собственные картины Липпи рисует по-своему. Хотя… Филиппо вспомнил только что написанную «Троицу». Она и вправду вышла похожей на фреску Мазаччо в церкви Санта Мария Новелла. Да и изображая Богоматерь, Липпи почему-то положил много киновари, как любил Мазаччо. Неужели и вправду его кистью водила рука покойного? Может, он и впрямь одержимый?
Плен и рабство
«Конечно, святая церковь не верит богохульным наветам, но тебе лучше уехать из Флоренции!» - проговорил отец-настоятель и отправил Липпи в Неаполь. Южный город встретил молодого художника непереносимой жарой. Как-то вечером, измученный солнцем, Филиппо отправился с друзьями прокатиться на лодке вдоль берега. Светили звезды, дул легкий бриз. Товарищи и не заметили, как их унесло в море. И… Там их и взяли в плен контрабандисты, а потом продали в рабство берберам. Вот когда начались настоящие мученья! Все тело Филиппо горело от побоев. Кишки сводили голодные спазмы. Да он съел бы сушеных скорпионов, если б только попались!.. По ночам в лихорадочных снах перед Филиппо возникали дневные картины - пытки, издевательства. Но однажды приснился странный сон - Мазаччо протянул ему уголек и сказал: «Ты должен использовать наш Дар!»
Украденная мадонна
Филиппо в сердцах пнул мольберт. Неужели он вырвался из берберского плена, чтобы всю жизнь корпеть в плену монастыря?! Конечно, кармелиты не требуют, чтобы он вернулся в родные стены, разрешают разъезжать по всей Италии в поисках заказов. Но ведь монахам это выгодно: к середине XVI века фра Филиппо Липпи стал самым высокооплачиваемым художником, и десятина его заработков по-прежнему идет в монастырь. Липпи работал в Падуе, Прато, Пистойе, Перудже, и везде о его работах говорили, что они созданы так изящно и прекрасно, что лучше и не сделаешь. Фра Филиппо даже получил покровительство всесильного семейства Медичи. Да что Медичи - сам папа Римский благоволил ему!
Но сколько раз Липпи просил снять с него сан - и все без толку! А какой из него монах?! Он же обожает веселые компании, ни одной юбки не пропускает. О работе готов забыть, если предстоит свидание. Однажды пообещал правителю Флоренции Козимо Медичи написать картину, да, как на грех, подвернулась прелестная подружка. Чтобы заставить Филиппо работать, Козимо запер его наверху своего загородного дома. Так сластолюбец разодрал простыни на веревки и по ним спустился вниз. Бедный Козимо потом неделю искал своего живописца по притонам Флоренции.
Но теперь с этим покончено! Год назад, в 1550-м, греховодник остепенился. Липпи тогда писал фрески в женском монастыре Св. Маргариты в Прато. Монастырь был крошечный - низкие своды, глухие темные коридоры. Измученный художник раздумывал, как бы положить на фрески побольше солнечных бликов, изобразить что-то светлое, струящееся, как золотистые женские волосы. Оторвался от рисунка, обернулся и замер… Она стояла рядом, переминаясь с ноги на ногу, и платок медленно сползал с ее волос, открывая золотой водопад. И во взгляде ее было столько тепла и света, сколь могло быть только в чистейшем взоре Мадонны. Потом Филиипо узнал, что она - Лукреция Бути, дочь флорентийского купца, чьи дела расстроились - вот он и отослал дочь в монастырь. Еще Филиппо узнал, что девушка - пока не Христова невеста. И сразу решил, что она ею не будет, чего бы это ему не стоило.
Свет земной и небесный! Он украл ее из монастыря. И теперь все Мадонны, которых он рисовал, были похожи на Лукрецию - Мадонну его жизни. Но художнику было уже пятьдесят, а ей - всего восемнадцать! Он должен был обеспечить ее и, главное, жениться! А для этого следовало снять с себя ненавистный монашеский сан. И снова Липпи приснился тот странный сон, где Мазаччо шепчет: «Ты должен использовать наш Дар!» Наутро Филиппо отыскал заветные кисти, что когда-то принадлежали великому Томмазо, и встал к холсту. Лукреция позировала ему целыми днями. И вот в монастырь полетело покаянное письмо, а к высокому покровителю Козимо Медичи отправились картины, где Мадонна с чистым обликом Лукреции благословляла мир. И случилось неслыханное! По ходатайству Медичи папа Пий II в 1461 году снял с Филиппо монашеский обет, и он обвенчался, наконец, со своей Украденной Мадонной. К тому времени их первенцу Филиппино (Лукреция назвала его маленьким Филиппо в честь любимого мужа) было четыре года. И отец в восторге рисовал его рядом с матерью то в виде Святого младенца, то в виде ангела. А в 1465 году родилась дочь Александра. И теперь счастливый отец рисовал целое семейство - Мадонну с двумя ангелочками.
Проклятье легенды
Молодой Сандро Боттичелли, уже известный при дворе Медичи, распахнул дверь своего дома и замер. На пороге стоял двенадцатилетний сын его старого учителя Липпи - Филиппино. Сандро знал, что полгода назад учитель умер при странных обстоятельствах в городке Сполето, куда поехал расписывать тамошний монастырь. Говорили, что старый греховодник приударил там за очередной юбкой, и родственники опоили его отравленным вином. Но среди художников пошли слухи - Филиппо Липпи отравили завистники, как некогда великого Мазаччо. «Раз дух Мазаччо переселился в Филиппо, то и конец его должен был стать таким же!» - говорили живописцы.
И вот теперь маленький Филиппино стоит у дверей Боттичелли. «Матери тоже больше нет!» - бормочет он, утирая слезы. Боттичелли вздыхает и думает: «Видать, неугомонный Филиппо, как встарь, украл свою Мадонну - теперь уже на небеса. А мне остается позаботиться о его сыне, пусть продолжит династию».
Сандро Боттичелли, величайший художник Раннего Возрождения, сдержал слово - Филиппино Липпи стал известнейшим живописцем времен Высокого Возрождения. Как и отец, славился Филиппино бурными любовными похождениями, а еще обожал разные розыгрыши. Нарисовал однажды занавеску и поставил рисунок в нишу. А заказчику сказал: твоя картина за этой занавеской! И с хохотом смотрел, как заказчик пытался ее отодвинуть. Да что люди! Филиппино рисовал столь правдиво, что обманул даже пчел: поставил на окно нарисованный букет -сборщицы меда и слетелись.
Словом, слыл Филиппино виртуозом кисти. И никто не удивился, когда именно ему поручили дописать фрески капеллы Бранкаччи, так и оставшиеся незавершенными со дня смерти Мазаччо. Филиппино принес бережно завернутые в тряпочку старые кисти, взял одну и с опаской окунул в краску. И случилось неожиданное - кисть будто сама заскользила по стене! Восхищенно вздохнув, он отдался вдохновению. И все, кто видел его работу, признали ее достойной кисти самого Мазаччо. Но никому и в голову не пришло, что это, действительно, была его кисть…
А через некоторое время 48-летний Филиппино вдруг захворал. И три дня спустя умер с кровавой пеной на губах. Лекари объявили - от лихорадки. Но художники Флоренции еще долго шептались, что беднягу Филиппино, как некогда Мазаччо и старика Липпи, отравили завистники. «А что поделаешь? - вздыхали живописцы. - Уж если дух Мазаччо вселился в Филиппино, как некогда в его отца, иного конца и ждать нечего. Уж больно мятежный дух у нашего Мазаччо - требует великого мастерства. А на мастерство - всегда куча завистников. Вот вам и проклятье в действии!»
Фра Филиппо Липпи, жизнеописание Дж. Вазари
Галерея работ
Краткая справка из Википедии
Филиппо Липпи (по отцу — Филиппо ди Томазо) родился во Флоренции, предположительно 8 октября 1406 г., в семье бедного мясника. В раннем детстве потерял родителей и остался на попечении тетки, от которой несколько времени спустя был взят на воспитание, из милости, братией монастыря дель-Кармине, где 15 лет от роду принял обет монашества («фра» — сокращение от итал. frate, то есть брат). Как художник развился под влиянием Мазолино и Мазаччо; на его художественное образование также повлиял Фра Анджелико Фьезольский.
Бросив в 1431 г. монастырскую жизнь, Липпи продолжал, однако, носить иноческую одежду. Старинные биографы рассказывают, будто он был захвачен в Анконе берберийскими пиратами, увезен ими в Африку и провёл там несколько лет в рабстве; но это предание не подтверждается документами.
Напротив того, не подлежит сомнению другой эпизод в жизни Липпи — похищение им в 1456 г. из женского монастыря в Прато молодой монахини Лукреции Бути и женитьба на ней, вследствие которой ему пришлось испытать много неприятностей и тревог, пока папа, по ходатайству флорентийского герцога Козимо Медичи, не освободил супругов от монашеского обета и не признал их брака законным. Однако и после того, несмотря на свою громкую известность, Л. не знал покоя и по причине своей беспорядочной жизни и расточительности был преследуем кредиторами.
Работал преимущественно во Флоренции, некоторое время в Падуе (1434), в Прато (1453-65) и наконец в Сполето, где и умер 9 октября 1469 г.
Искусство Липпи в суждениях критики
«Редкостные таланты подобны небожителям, а не вьючным ослам». Это утверждение, имевшее в виду талант Филиппо Липпи, в XVI веке Джорджо Вазари приписывал Козимо деи Медичи Старшему (1389 -1464), меценату и преданному почитателю Фра Филиппо, заказчику многих его произведений. Здесь в нескольких словах отчетливо сформулирован неоплатоновский подход к проблеме - признание того, что натура художника и наивысший смысл его творчества являются своего рода зеркалом небесной жизни, столь же бесценным, как божественный дар.
Для Козимо, таким образом, не имело значения, что Фра Филиппо был человеком эксцентричным, чье поведение не отвечало принятым нормам и являлось оскорбительным по отношению к монашескому одеянию, которое тот носил с юных лет. По-видимому, самому Козимо, первому великому покровителю искусств из династии Медичи, принадлежат слова: «Каждый художник пишет самого себя» (так их передал в своем Дневнике Аньоло Полициано). В этом смысле Козимо мог принимать художника таким, каков он есть, хотя, как свидетельствуют документы, Филиппо имел характер скрытный и трудный, импульсивный и страстный, не был склонен соблюдать правила и держать свое слово.
Известно, что Филиппо часто ссорился с заказчиками (как светскими, так и духовными), а также с сотрудниками своей мастерской. Причиной тому были денежные вопросы, обвинения со стороны заказчиков в том, что произведения не написаны им собственноручно, задержки в их исполнении. Из-за этого художнику неоднократно угрожали отлучением от церкви и даже привлекали к суду. Один из наиболее известных процессов состоялся в 1450 году в церковном трибунале флорентийского епископа Антонино Пьероцци: Липпи не заплатил долг в 40 флоринов живописцу Джованни ди Франческо и изготовил фальшивую расписку в том, что деньги заимодавцем получены. Филиппо, признавший свою вину после пыток, назван был тем «scelera perpetravit» (кто совершил много позорных и беззаконных поступков). Затем, в 1451 году, Антонио дель Бранка из Перуджи, обещавший Филиппо 70 флоринов за заказанную картину, отказался оплачивать счет, обвинив художника в том, что он не выполнил ее «своей рукой». Впрочем, кажется, это обвинение с Филиппо было снято.
Концепция, выраженная Козимо Старшим, в полной мере созвучна гуманистической атмосфере начала флорентийского кватроченто (при этом совершенно очевидно, что она вдохновлена Пиром Платона, фрагменты которого были переведены Леонардо Бруни). Определение, данное гению художника-монаха (столь непохожего по своему поведению и по стилю своей живописи на другого художника-монаха, Фра Андже-лико, бывшего на несколько лет его старше и прозванного современниками «благочестивым»), является одним из самых ранних по времени комментариев, относящихся к творчеству а также к жизни и личности Филиппо Липпи. «Исключительность таланта» могла, следовательно, оправдать при помощи этических теорий наиболее скандально известную сторону жизни флорентийского художника (или легенду о ней): чересчур романизированную историю его любви к Лукреции Бути, молодой монахине, дочери флорентийца Франческо Бути, «мелкого торговца шелком». Столетие спустя этот эпизод привел в смущение Джорджо Вазари (описывавшего жизнь Липпи уже в эпоху контрреформации), что побудило автора рассказать о нем в забавно повествовательном тоне с нравоучительным оттенком. В первом издании своих Жизнеописаний (1550) историограф коснулся моральных проблем, связанных с щекотливой историей двух любовников, в развернутом вступлении к биографии Липпи. В этом отрывке обращают на себя внимание мотивы, приведенные Вазари в оправдание художника, видимо, вдохновленные приведенным выше замечанием Козимо: «Если человек действительно талантливый грешит каким-нибудь пороком, даже постыдным и безобразным, его талант настолько это покрывает <...>; а помимо прочих чудесных своих свойств талант превращает алчность сильных мира сего в щедрость, укрощает ненависть в человеческом сердце, зарывает в землю всякую зависть и из мирской юдоли возносит до небес тех, кого слава из смертных превратила в бессмертных, как это в наших краях и показал Филиппо ди Томмазо Липпи, кармелит».
Итак, «порок» Липпи, по словам Вазари, заключался в «приверженности Венере», «плотской любви»: «Был же он... настолько привержен Венере, что, увидя женщин, которые ему понравились, он готов был отдать последнее ради возможности ими обладать, и если он не добивался этой возможности никакими средствами, то изображал этих женщин на своих картинах, рассудком охлаждая пыл своей любви. И это вожделение настолько сбивало его с толку, что, находясь в таком состоянии, он мало или вовсе не уделял внимания тем работам, за которые брался».
Недозволенная любовь Филиппо к красавице Лукреции Бути (впервые она позировала ему в 1456 году для картины с изображением Мадонны, предназначенной для монастыря Санта Маргерита в Прато) могла быть таким образом вызвана его неудержимым влечением к женщинам. К тому же Лукреция (родившаяся около 1433 года) также была монахиней. Следовательно, любовные отношения между ними были невозможны и противоречили всем существовавшим нормам морали. Тогда Филиппо «похитил» молодую монахиню - вместе с ее сестрой Спинеттой - из монастыря в Прато, где она находилась по крайней мере с 1454 года. По-видимому, обе сестры-монахини стали жить, что было скандально вызывающим, в доме рядом с воротами Сан Джованни, купленном художником в 1455 году у цеха Сакро Чинголо в Прато. Лукреция родила Липпи двух детей: сына Филиппино (родился около 1457 года), впоследствии тоже ставшего живописцем, и дочь Александру, появившуюся на свет, по всей вероятности, в 1465 году. Должно быть, в 1459 году сестры вернулись в монастырь, подтвердив свой обет. Тем не менее уже в 1461 году анонимный донос (так называемый tamburazione) в Ufficiali di Notte e Monasteri* во Флоренции обви-нил Фра Филиппо в безнравственности: надо полагать, что Лукреция и Спинетта вновь поселились в доме, принадлежавшем художнику.
Многое остается неясным в истории этой «запретной» любви. Например, в настоящее время невозможно установить, действительно ли папа Пий II по ходатайству Козимо Медичи освободил Липпи от данного обета, чтобы тот узаконил свое сожительство с Лукрецией (как о том говорят документы, относящиеся к 1461 году). Эти сведения не совпадают с информацией, которую мы находим в различных последую-щих документах, где Филиппо назван монахом. Если в самом деле художник получил от папы прощение и разрешение на законный во всех отношениях брак с Лукрецией, то как же в таком случае объяснить, что Филиппо упрямо продолжал изображать себя, в том числе и в своих поздних произведениях, в одеждах монаха-кармелита.
Остается фактом, что Козимо, а также другие заказчики Липпи, зачастую обходили молчанием любовную связь художника, зато они неоднократно жаловались на задержки в исполнении картин. Так, Франческо Контасанти в письме от 20 июля 1457 года, отправ-ленном из Флоренции Джованни ди Козимо, находившемуся тогда в резиденции Медичи в Кафаджоло, рассказывает, что он каждый день просит Филиппо завершить картину, которую Медичи намеревались подарить неаполитанскому королю Альфонсу V -умный ход политической дишюматии в деликатных отношениях Медичи с неаполитанским королевством. «В субботу я оставался у него до вечера, чтобы заставить его работать.., - пишет Контасанти, - потом, когда я уходил от него, случилась эта история...» (все предметы из мастерской художника были конфискованы, чтобы покрыть долги за наем помещения). И добавляет: «Видите, какой опасности подвергает себя этот человек!». Иногда покровители Филиппо иронизировали над его чудачествами. Джованни ди Козимо в ответе Бартоломмео Серральи (агенту Медичи при неаполитанском дворе, куда, наконец, прибыла картина Липпи) не без лукавства пишет: «...от души посмеялись над заблуждением Фра Филиппо».
* Учреждение, ведавшее вопросами религиозно-нравственной дисциплины.
При этом, однако, никакого нравоучительного комментария по поводу его связи с Лукрецией и, еще менее того, - какого-либо неблагоприятного суждения о его живописи. И не случайно Липпи часто изображал объект своей страсти в облике Мадонны, а не как беспутную женщину, лишенную религиозного чувства.
Действительно, критики находят в богатом художественном наследии «скандального» монаха глубокую духовность (подчас отражающую и внутренний мир мастера), которая благодаря оригинальности фантазии, экспрессии и психологической выразительности преображает сакральную атмосферу, наполняя ее человечностью и поэзией. То, что в искусстве Липпи было названо «обновленной верой в земное существование», «приветливостью манеры» (Умберто Баль-дини, 1965), не кажется некой антитезой героическому гуманизму, представленному творчеством Мазаччо, безусловного лидера флорентийской живописи первых трех десятилетий XV века. Ведь именно революционное искусство автора фресок в капелле Бранкаччи в церкви Санта Мария дель Кармине было для молодого Липпи главным источником вдохновения. Однако это вовсе не исключало попыток детально передать как интимность домашней обстановки, так и все, что окружало человека, реалистических по тщательной манере изображения, но и имеющих символический смысл, что было свойственно произведениям нидерландских художников.
Некоторые критики стремятся сблизить необычную жизнь Липпи и формальные черты его искусства, найти в последних ее объяснение. В итоге была поставлена в связь «его нравственная свобода со свободой стилистической» (Нелло Форти Граццини, 1986). Харт (1970) даже утверждал, что «безответственность жизни Филиппо» соответствует «недисциплинированности его стиля». Эти, не лишенные основания, гипотезы, возможно, содержат зерно истины и не случайно совпадают по смыслу с неоплатоновским по характеру высказыванием Козимо - «Каждый художник пишет самого себя». Но если верно, что перипетии личной судьбы человека могут (и в какой-то мере должны) повлиять на его творчество, следует все же отметить -и это показали недавние исследования Миклоша Босковича, Иве Борсук, Элиота В. Роулендса, Джеффри Руда, - что художественный мир Липпи не может быть полностью понят без учета всех обстоятельств, связанных с исполнением заказанных ему произведений, и разнообразия самих этих заказчиков.
(с) EMC history faculty of the SyktSU. 2006
Рассказ Елены Коровиной о Проклятии художника
По средам в капелле Бранкаччи флорентийской церкви Санта Мария дель Кармине не проходили службы. Зато с утра собирались молодые художники со всей Италии - копировать великие фрески, созданные рукой Томмазо Мазаччо. Вот и сегодня в капелле тишина - все сосредоточенно рисовали. Вдруг скрипнула дверь. На пороге возник 23-летний Филиппо Липпи. «Берегитесь! - крикнул кто-то. - В этого одержимого вселилась душа покойного Мазаччо!» И художники в ужасе кинулись врассыпную.
Одержимый
Филиппо в недоумении огляделся: вокруг перевернутые мольберты, рассыпавшиеся краски… Еще вчера пресвитер капеллы торжественно объявил, что рисунки Филиппо Липпи - лучшие. Что же случилось сегодня? Филиппо выскочил из церкви, успев схватить за рукав толстяка Нардо. Тот попытался вывернуться, но хватка Филиппо была железной. Толстяк взвизгнул: «Пусти, оборотень!» В ярости Филиппо тряхнул его, и Нардо залепетал: «Сам знаешь про пророчество Мазаччо!» Филиппо ослабил хватку: «Ничего я не знаю!» Придя в себя, толстяк ухмыльнулся: «Я и забыл, что ты - монастырское отродье. Где уж тебе знать флорентийские сплетни! Так вот, год назад, в 1528-м, Мазаччо в Риме отравили завистники. Но когда он умирал, то пригрозил убийцам, что его искусство воскреснет в живописи другого художника, даже если ему самому придется переселиться в другое тело. И теперь все говорят: дух Томмазо Мазаччо вселился в тебя - ведь ты рисуешь, как одержимый!»
Липпи понуро брел по улице. Он, действительно, трудился как одержимый, копируя фрески мастера. Но как можно устоять при виде таких гениальных работ? Ведь впервые за всю историю живописи люди, деревья, цветы выглядели на этих фресках как живые. Мазаччо даже рискнул показать обнаженных Адама и Еву! Не за это ли богохульство его отравили? А ведь художнику не исполнилось и 27 лет…
И вот теперь богохульные речи пойдут про него, Филиппо Липпи. Да если их услышат в монастыре кармелитов, Филиппо тут же запретят рисовать! Ведь Липпи принадлежит монастырю - там он с шести лет воспитывался, в двадцать стал монахом. Отец его, неудачливый торговец, умер, едва сыну исполнилось два года. Мать же вообще скончалась при родах. Так что монахи его воспитывали и учили. Только вот плохо он воспринимал ученье. Хоть и сажали мальчишку за книги, да он только страницы разрисовывал всякими уродцами. Уж и колотили Филиппо, и без обеда оставляли, а он все свое - как уголек в руки получит, начинает рисовать - ну, точно, одержимый! Однажды разрисовал весь мощеный двор монастыря огромной сценой, как Римский папа вручает отцу-настоятелю устав монастыря. За неимением красок малевал землей. Закончил и ужаснулся: прибьет его настоятель! Но тот два часа по двору ходил - рисунок рассматривал. А потом повелел купить молодому послушнику кисти с красками. Так, самоучкой, Филиппо и начал осваивать азы живописи.
И все шло прекрасно до этих дурацких разговоров! Ну как душа одного художника может переселиться в тело другого?! Конечно, Филиппо лучше и быстрее всех копирует живопись Мазаччо. Ему даже подарили кисти покойного живописца. Но ведь собственные картины Липпи рисует по-своему. Хотя… Филиппо вспомнил только что написанную «Троицу». Она и вправду вышла похожей на фреску Мазаччо в церкви Санта Мария Новелла. Да и изображая Богоматерь, Липпи почему-то положил много киновари, как любил Мазаччо. Неужели и вправду его кистью водила рука покойного? Может, он и впрямь одержимый?
Плен и рабство
«Конечно, святая церковь не верит богохульным наветам, но тебе лучше уехать из Флоренции!» - проговорил отец-настоятель и отправил Липпи в Неаполь. Южный город встретил молодого художника непереносимой жарой. Как-то вечером, измученный солнцем, Филиппо отправился с друзьями прокатиться на лодке вдоль берега. Светили звезды, дул легкий бриз. Товарищи и не заметили, как их унесло в море. И… Там их и взяли в плен контрабандисты, а потом продали в рабство берберам. Вот когда начались настоящие мученья! Все тело Филиппо горело от побоев. Кишки сводили голодные спазмы. Да он съел бы сушеных скорпионов, если б только попались!.. По ночам в лихорадочных снах перед Филиппо возникали дневные картины - пытки, издевательства. Но однажды приснился странный сон - Мазаччо протянул ему уголек и сказал: «Ты должен использовать наш Дар!»
Украденная мадонна
Филиппо в сердцах пнул мольберт. Неужели он вырвался из берберского плена, чтобы всю жизнь корпеть в плену монастыря?! Конечно, кармелиты не требуют, чтобы он вернулся в родные стены, разрешают разъезжать по всей Италии в поисках заказов. Но ведь монахам это выгодно: к середине XVI века фра Филиппо Липпи стал самым высокооплачиваемым художником, и десятина его заработков по-прежнему идет в монастырь. Липпи работал в Падуе, Прато, Пистойе, Перудже, и везде о его работах говорили, что они созданы так изящно и прекрасно, что лучше и не сделаешь. Фра Филиппо даже получил покровительство всесильного семейства Медичи. Да что Медичи - сам папа Римский благоволил ему!
Но сколько раз Липпи просил снять с него сан - и все без толку! А какой из него монах?! Он же обожает веселые компании, ни одной юбки не пропускает. О работе готов забыть, если предстоит свидание. Однажды пообещал правителю Флоренции Козимо Медичи написать картину, да, как на грех, подвернулась прелестная подружка. Чтобы заставить Филиппо работать, Козимо запер его наверху своего загородного дома. Так сластолюбец разодрал простыни на веревки и по ним спустился вниз. Бедный Козимо потом неделю искал своего живописца по притонам Флоренции.
Но теперь с этим покончено! Год назад, в 1550-м, греховодник остепенился. Липпи тогда писал фрески в женском монастыре Св. Маргариты в Прато. Монастырь был крошечный - низкие своды, глухие темные коридоры. Измученный художник раздумывал, как бы положить на фрески побольше солнечных бликов, изобразить что-то светлое, струящееся, как золотистые женские волосы. Оторвался от рисунка, обернулся и замер… Она стояла рядом, переминаясь с ноги на ногу, и платок медленно сползал с ее волос, открывая золотой водопад. И во взгляде ее было столько тепла и света, сколь могло быть только в чистейшем взоре Мадонны. Потом Филиипо узнал, что она - Лукреция Бути, дочь флорентийского купца, чьи дела расстроились - вот он и отослал дочь в монастырь. Еще Филиппо узнал, что девушка - пока не Христова невеста. И сразу решил, что она ею не будет, чего бы это ему не стоило.
Свет земной и небесный! Он украл ее из монастыря. И теперь все Мадонны, которых он рисовал, были похожи на Лукрецию - Мадонну его жизни. Но художнику было уже пятьдесят, а ей - всего восемнадцать! Он должен был обеспечить ее и, главное, жениться! А для этого следовало снять с себя ненавистный монашеский сан. И снова Липпи приснился тот странный сон, где Мазаччо шепчет: «Ты должен использовать наш Дар!» Наутро Филиппо отыскал заветные кисти, что когда-то принадлежали великому Томмазо, и встал к холсту. Лукреция позировала ему целыми днями. И вот в монастырь полетело покаянное письмо, а к высокому покровителю Козимо Медичи отправились картины, где Мадонна с чистым обликом Лукреции благословляла мир. И случилось неслыханное! По ходатайству Медичи папа Пий II в 1461 году снял с Филиппо монашеский обет, и он обвенчался, наконец, со своей Украденной Мадонной. К тому времени их первенцу Филиппино (Лукреция назвала его маленьким Филиппо в честь любимого мужа) было четыре года. И отец в восторге рисовал его рядом с матерью то в виде Святого младенца, то в виде ангела. А в 1465 году родилась дочь Александра. И теперь счастливый отец рисовал целое семейство - Мадонну с двумя ангелочками.
Проклятье легенды
Молодой Сандро Боттичелли, уже известный при дворе Медичи, распахнул дверь своего дома и замер. На пороге стоял двенадцатилетний сын его старого учителя Липпи - Филиппино. Сандро знал, что полгода назад учитель умер при странных обстоятельствах в городке Сполето, куда поехал расписывать тамошний монастырь. Говорили, что старый греховодник приударил там за очередной юбкой, и родственники опоили его отравленным вином. Но среди художников пошли слухи - Филиппо Липпи отравили завистники, как некогда великого Мазаччо. «Раз дух Мазаччо переселился в Филиппо, то и конец его должен был стать таким же!» - говорили живописцы.
И вот теперь маленький Филиппино стоит у дверей Боттичелли. «Матери тоже больше нет!» - бормочет он, утирая слезы. Боттичелли вздыхает и думает: «Видать, неугомонный Филиппо, как встарь, украл свою Мадонну - теперь уже на небеса. А мне остается позаботиться о его сыне, пусть продолжит династию».
Сандро Боттичелли, величайший художник Раннего Возрождения, сдержал слово - Филиппино Липпи стал известнейшим живописцем времен Высокого Возрождения. Как и отец, славился Филиппино бурными любовными похождениями, а еще обожал разные розыгрыши. Нарисовал однажды занавеску и поставил рисунок в нишу. А заказчику сказал: твоя картина за этой занавеской! И с хохотом смотрел, как заказчик пытался ее отодвинуть. Да что люди! Филиппино рисовал столь правдиво, что обманул даже пчел: поставил на окно нарисованный букет -сборщицы меда и слетелись.
Словом, слыл Филиппино виртуозом кисти. И никто не удивился, когда именно ему поручили дописать фрески капеллы Бранкаччи, так и оставшиеся незавершенными со дня смерти Мазаччо. Филиппино принес бережно завернутые в тряпочку старые кисти, взял одну и с опаской окунул в краску. И случилось неожиданное - кисть будто сама заскользила по стене! Восхищенно вздохнув, он отдался вдохновению. И все, кто видел его работу, признали ее достойной кисти самого Мазаччо. Но никому и в голову не пришло, что это, действительно, была его кисть…
А через некоторое время 48-летний Филиппино вдруг захворал. И три дня спустя умер с кровавой пеной на губах. Лекари объявили - от лихорадки. Но художники Флоренции еще долго шептались, что беднягу Филиппино, как некогда Мазаччо и старика Липпи, отравили завистники. «А что поделаешь? - вздыхали живописцы. - Уж если дух Мазаччо вселился в Филиппино, как некогда в его отца, иного конца и ждать нечего. Уж больно мятежный дух у нашего Мазаччо - требует великого мастерства. А на мастерство - всегда куча завистников. Вот вам и проклятье в действии!»
Фра Филиппо Липпи, жизнеописание Дж. Вазари
Галерея работ