Кампания против дуэлей во времена Людовика XIV

[Serenissime]

Отрывок из книги Ричарда Хоптона "Дуэль. Всемирная история", глава шестая "Дуэли "Великого века"".

В декабре 1643 г., когда малолетний Людовик XIV пробыл на троне всего несколько месяцев, двое его наиболее важных подданных столкнулись в ожесточенной дуэли на Пляс-Руаяль — на той самой площади, на которой в 1627 г. скрестили мечи де Бутвиль и де Бёврон. В дуэли между герцогом де Гизом и графом де Колиньи прослеживался заметный отзвук сектантской ненависти, ибо участниками поединка стали внуки двух непримиримых противников времен Религиозных войн — адмирала Колиньи и тогдашнего герцога де Гиза. В день святого Варфоломея в 1572 г. герцог организовал резню гугенотов и в том числе их лидера Колиньи, когда те приехали в Париж на свадьбу Генриха Наваррского. Правда, причина своего рода переигровки матча семидесятилетней давности состояла вовсе не в различиях в вероисповедании, но в салонных сплетнях и клевете. Если поводы были разными, результат и на сей раз оказался таким же, хотя, конечно, при меньшем размахе — Колиньи так сильно пострадал от ран на дуэли, что позднее скончался.

В начале 60-х гг. семнадцатого столетия, когда Карл II восстанавливал монархию в Англии, его коллега, Людовик XIV, как раз сбрасывал детские пеленки опеки времен своего малолетства, чтобы в скором времени стать самым драгоценным украшением французского государства. Период несовершеннолетия короля омрачила Фронда — времена мятежей и беспорядков, ставшие свидетелями эскалации дуэлей. По меткому выражению одного французского историка, «дуэли служили своего рода эмблемой Фронды». Примечателен тот факт, что Людовик (или, возможно, его советники) предпочел отметить свое вступление в возраст в 1651 г. опубликованием очередного эдикта против дуэлей. Вполне закономерно полагать, что хаос и опасности Фронды оказали влияние на Людовика, укрепив его волю дать решительный бой такой привилегии аристократов, как дуэль.

Разумеется, во Франции и без того крепло мнение тех, кто искал способы искоренить дуэльную практику. Главным рупором для выражения подобных мыслей служила организация под названием «Братство страсти», основной источник движущей силы которой, маркиз де Фенелон, твердо придерживался линии на запрет дуэлей. Постепенно движение набирало поддержку в обществе, а в 1651 г., когда Людовик издал эдикт, подтверждавший заявления предшественников в порицание дуэли и в пользу отмены подобной практики, заручилось королевским одобрением.

Многие из представителей нобилитета, стремясь продемонстрировать поддержку позиции, занятой в отношении дуэлей Людовиком, действуя через Братство страсти, в том же году подписали самоотверженное заявление. Их решимость противодействовать давлению диктата традиции дуэлей нашла опору в учреждении суда чести под председательством маршала Франции. Орган создавался с целью выработки механизма мирного разрешения разногласий, способных в привычных условиях вылиться в дуэль. Согласно мнению позднейших французских историков, занимающихся данным вопросом, 1651 г. стал «безоговорочной стартовой отметкой нового периода в истории дуэли».

Эдикт 1651 г. являлся не первым заявлением, сделанным от имени Людовика в его царствование. В начальный период его малолетства советники устами короля трижды выступали против дуэлей — в 1643, 1644 и 1646 гг. Уже сам Людовик издал еще один декрет в 1653 г., расширивший положение его постановления 1651 г. В 1657 г. Парижский парламент, не желая отставать от государя, провозгласил собственный антидуэльный декрет. На том на следующие 20 лет законотворчество в данном направлении застопорилось.

В августе 1679 г. Людовик вновь обратился к проблеме дуэлей. Опять понадобилось делать это, поскольку после повторявшихся на протяжении предыдущих 80 лет попыток покончить с практикой дуэльного кровопролития, в том числе и собственных не так давних усилий Людовика в данном направлении, вся глубина укоренения порока в обществе стала очевидной. Эдикт, подписанный королем в Сен-Жермен-ан-Лэ, представлял собой пространный труд королевских законоведов, включавший в себя 36 статей на многих и многих страницах. Постановление — по крайней мере, в теории — выглядело внушительно. Оно предполагало наказание смертью для всех главных участников и их сообщников, равно как и секвестр имущества. Аристократов, застигнутых во время поединков, предполагалось лишать статуса нобилей — страшное унижение, — а гербы их публично уничтожать. Как будто бы одного этого казалось мало авторам закона, дуэлянтов, убитых во время поединка, запрещалось хоронить по христианским обычаям. Одно только уже направление вызова наказывалось ссылкой и конфискацией половины имущества нарушителя. Закон не забыл позаботиться и о слугах: отныне и впредь слуга, отправленный с письмом с приглашением на бой или же оказывающий господину помощь на дуэли, подлежал порке и клеймению.

Итак, Людовик получил в руки мощный законодательный аппарат для ведения кампании против дуэлей. Не стал он, что характерно, проявлять и стеснительность в отношении признания своей роли в деле избавления Франции от бича, которым становились для нее поединки: в зеркальном зале Версаля есть картина, датированная посвященная Людовику, остановившему «бесчинство дуэли».

Однако возникает вопрос, сумел ли он на деле покончить с дуэлями в ходе своего царствования? Современники — по крайней мере, в Англии — не выражали сомнения в том, что Людовик преуспел в искоренении поединков чести в королевстве. Мы уже видели, как Томас Флешер, писавший в 1685 г., приводил антидуэльную политику Людовика XIV как пример, достойный подражания. Ричард Стил, работавший совместно с Эддисоном в «Спектейторе» и слывший страстным противником дуэли, в 1720 г. — всего через пять лет смерти Людовика — написал работу по исследованию мер, которые оказались столь действенными в деле прекращения практики незаконных поединков во Франции. В ней автор старался убедить читателя, что французский пример вдохновляет надежду вытравить проклятие дуэли на Британских островах, «где столь глубоко укоренилось возмутительное семя».

Как бы там ни было, общепринятое теперь мнение о том, Людовик преуспел в подавлении дуэли во Франции, похоже, берет начало от Вольтера, чья книга «Век Людовика XIV» вышла в свет в 1751 г. Вольтер ставит в заслугу Людовику значительное подавление дуэли во Франции: «Отвратительный обычай продолжался до времени Людовика XIV», — писал он в «Эссе о нравах» и добавлял, что то была «одна из самых больших услуг, оказанных отчизне». К сожалению, Вольтер повинен в искажении фактов — он воздает хвалу за деяния, которые ее не заслуживают. Как мы еще увидим, дуэль процветала во Франции на протяжении, по крайней мере, следующих 150 и даже более лет. Теперешние авторы склонны делать заключения, что « Король Солнце» проявлял ту же тенденцию, как и его предки, закрывать глаза на действия дуэлянтов или же — если у тех не хватало ума или везения не попасться с поличным — прощать их. Согласно Ричарду Коэну, за 19-летний период Людовик XIV избавил от суровых наказаний 7000 дуэлянтов — в среднем по одному в день.

Невозможно всерьез утверждать, будто Людовик XIV полностью преуспел в деле искоренения дуэльной практики — есть весьма своеобразное свидетельство того, что она жила и здравствовала. Герцог де Сен-Симон, «Воспоминания» которого дают такое живое описание двора в Версале, признавал, что отец его дрался на дуэли, вероятно как раз в правление «Короля Солнце».

Между моим отцом и месье де Бардом возникли разногласия... В итоге сворились, что в раннее время дня — часов в двенадцать — они встретятся у ворот Сент-Оноре, тогда очень безлюдного места. Сделать все решили так, что коляска месье де Барда будто бы столкнулась с принадлежавшей моему отцу, из-за чего началась перебранка между владельцами и слугами. Под прикрытием этой ссоры... произошла дуэль. Месье де Бард упал и был обезоружен. Отец мой хотел заставить его просить пощады, но он того не захотел, хотя побежденным себя признал.

Самый любопытный аспект поединка в данном случае — уловка, к которой прибегли два господина, чтобы подраться и не навлечь на себя подозрений в участии в дуэли. Все это дает возможность утверждать, что в то время дуэль, самое меньшее, не пользовалась почетом со стороны властей. Происшествие не удалось, однако, сохранить в тайне, и скоро о нем говорил весь город. Сен-Симон сообщает, что отец его «пользовался уважением повсюду», а незадачливого де Барда отправили в Бастилию на 10 или 12 дней. Поскольку оба главных участника, судя по всему — по меньшей мере, по рассказу Сен-Симона, — были виноваты в заварушке в равной степени, возникает вопрос, что, может быть, действительным преступлением де Варда являлся проигрыш и понесенное унижение.

Сен-Симон упоминает о двух инцидентах, относящихся к позднему периоду правления Людовика. Первый, имевший место в 1699 г., касался спора из-за карт между великим приором и князем де Конти. Конти оспорил его (оппонента) «честность в игре и храбрость в битве», на что, само собой разумеется, великий приор «поддался страсти, смахнул со стола карты и с мечом в руке потребовал сатисфакции».

Появление Его Высочества [дофина] в ночной рубашке положило конец сваре. Он приказал... одному из присутствовавших придворных сделать полный доклад о случившемся королю, а также распорядился, чтобы все шли спать. Утром король, узнав о происшествии, тотчас же приказал отправить великого приора в Бастилию. Тому пришлось подчиниться и оставаться там в течение нескольких дней. То дело изрядно всполошило двор.

Второй инцидент у Сен-Симона касается дуэли между четырьмя графами — двумя французами и двумя иностранцами. Когда Людовику доложили о дуэли, он приказал посадить французских графов в Консьержери. Один из них — граф д'Юз — сдался, другой же - граф д'Альбер — долгое время скрывался от правосудия. Сен-Симон сообщает, что д'Альбер «был разорен за непослушание». Оба случая показывают, что король не дремал и проявлял готовность карать дуэлянтов, по крайней мере, тогда, когда те дрались у него под носом.

Иной раз даже в делах самых завзятых дуэлянтов находилось место шутке. Когда месье Мадайон вызвал маркиза де Ривара — ветерана войны, потерявшего ногу во время осады Пуисерды, — тот ответил довольно неожиданно. Как мы уже не раз обсуждали, дуэлянтам полагалось встречаться лицом к лицу на равных условиях, а посему не утративший ни чувства юмора, ни достоинства маркиз послал оппоненту врача со всем надлежащим инструментом. Врач получил наставление проделать с Мадайоном ту же операцию по ампутации ноги. Шутка была принята.

Некоторые историки в наши дни задаются вопросом, сумел ли Людовик оказать какое-то качественное влияние на выкорчевывание дуэльного азарта подданных. Совершенно не соглашаясь с Вольтером в отношении искоренения Людовиком дуэлей во Франции, господа Бриуа, Древийон и Серна в их изданной в 2002 г. книге «Скрещивая шпаги» оспаривают этот тезис, указывая на то, что ближе к концу правления Людовика дуэли — по меньшей мере, в военных кругах — пользовались тем же почтением, как и во все прочие времена до того. Они цитируют аббата де Сен-Пьера, творчество которого совершенно опровергает розовую картину, нарисованную Вольтером. Аббат утверждал, что к 1715 г. дуэли во Франции казались столь же привычным и естественным явлением, как и когда-либо раньше: «Напасть продолжала косить косой направо и налево, по-прежнему доказывая пристрастие нобилитета к следованию законм чести».

Аббат объяснял откровенное несходство между сделанными им блюдениями и версией событий Вольтера тем, что, хотя количество самих поединков едва ли заметно сократилось, люди куда реже хвастались своими успехами. Таким образом, окружающие значительно меньше знали о дуэлях, что позволяло некоторым полагать — и совершенно напрасно, — что практика изживает себя. Многие авторы утверждают, что в период царствования «Короля Солнце» «ожесточенные вспыхивали», как и прежде, повсюду. Ощущение наступающего спокойствия подпитывалось и тем фактом, что о дуэлях стали куда меньше писать в прессе. Смертность на дуэлях часто не классифицировалась как таковая, а относилась к разряду обычных убийств или же просто никак особо не обозначалась и не подразделялась на категории, а потому переставала красной строкой блистать в заголовках.

Дуэли являлись печально знаменитым времяпрепровождением, опасность которого только усугублялась в семнадцатом веке рудиментарным состоянием медицины. До изобретения антисептиков и анестезии оставалось еще полным-полно времени, в ту пору врачи уповали на пиявок, считая кровопускание панацеей от всех бед, и уважительно относились к трепанации. Самого Людовика в последние дни его доктора заставляли держать пожираемую гангреной ногу в «бане» из бургундского. Жизнь короля это никак не продлило, уж точно не сделав хорошей рекламы вину. В семнадцатом столетии позвать врача для пациента означало приготовиться к худшему, многим думалось, что, приезжая, он открывает дорогу священнику.