Венеция всегда была городом, полным радости и искрящегося на воде солнца, прославившимся своими нескончаемыми карнавалами, гондолами, беззаботностью и легкостью. Говоря о Венеции эпохи Возрождения, нельзя не вспомнить о светском льве того времени Пьетро Аретино — фигуре не столь великой, сколь яркой.
Во дворце Питти во Флоренции можно видеть его великолепный портрет работы великого Тициана. На полотне изображен высокий грузный мужчина с длинной всклокоченной бородой, в роскошном просторном халате из розового атласа. Он смотрит с видом человека, привыкшего повелевать; это натура грубая, почти дикая — с сильными физическими влечениями и первобытной жаждой наслаждений, но не лишенная своеобразной красоты.
Тициан, портрет Пьетро Арентино (Палаццо Питти, Форенция)
В его взгляде, запечатленном на портрете, сквозит самоуверенность, даже вызов. «Я — свободный человек», — часто повторял Пьетро Аретино. «Господин окружающего его общества», — этими словами он определял свое положение в обществе и понятие о свободе.
читать дальшеОб этом сыне бесфамильного сапожника французский исследователь искусства Ипполит Тэн писал так: «Сын куртизанки, рожденный в госпитале, паразит по ремеслу и профессор шантажа, он, благодаря клевете и лести, эротическим сонетам и непристойным диалогам, сделался судьей репутации, выманил 70 000 экю у великих мира сего, титуловался "богом князей" и прославил свой надутый и вялый стиль за одно из удивительных созданий человеческого разума».
Из придворного полуслуги-полушута Пьетро Аретино, невзирая на низкое происхождение, посредственное образование и сильно подпорченную репутацию, превратился в политического советчика, диктовавшего свои условия князьям, и в профессионального литератора — первого европейского журналиста. Вызывая не столько уважение, сколько боязнь, он своим красноречием, гибким умом и манерами действительно производил впечатление решительного, невозмутимого и самоуверенного человека.
В сластолюбивом и малощепетильном обществе он господствовал благодаря своему дерзкому цинизму и бесстыдной лести, извлекая обильную дань из тщеславия и малодушия сильных мира сего. Его орудием против них стали шантаж и полная беспринципность: «Нужно иметь дело с синьорами, знать их слабости и не бояться их, даже когда они повышают голос, угрожая лишить вас милостей... А если чувствуете, что собираются вас укусить, смело пускайте ядовитые стрелы. Синьоры ревниво заботятся о своей репутации. Им хочется казаться великими, щедрыми, милостивыми, преданными, добродетельными. А вы распускайте слухи о том, что кто-то из них впал в немилость у папы, что против них замышляются войны и набеги, что их деревни разграбят и города разрушат. Ничему такие верят, как клевете... Что касается папы, то с ним нужно дружить, как и с кардиналами: показывайте им свою преданность, но ни в коем случае не доверяйте им. Церковь — это огромная меняльная лавка, где в потоке золотых монет и процентов утонула божественная сущность Христа. И не знаю, отыщется ли она когда. Но все мы исправно делаем вид, что она не утрачена».
Один из ранних портретов Арентино кисти Тициана
Внешне жизнь Пьетро Аретино выглядит цепью случайностей, однако можно отметить, что в ней присутствует определенная закономерность. В Венецию он попал в середине своего жизненного пути и остался там навсегда. 12 апреля 1537 года в письме миланскому кардиналу Караччо он писал так: «Что касается меня, я хочу закончить свои дни на свободной земле, потому что здесь (в Венеции. — Н. И.) нет человека, который единолично, своей властью мог бы объявить меня виновным в том, что изобретет какой-нибудь его фаворит, и какой-нибудь завистник и предатель не сможет покуситься ни на мою жизнь, ни на мою честь».
Сам же он покушался на многое... Обладая блестящим умом и живым чувством, Пьетро Аретино был в Венеции даже арбитром нравов и изящества. Он любил шумную и веселую жизнь и господствовал над публикой не одной Венеции. Его влияние, распространившееся по всей Италии, было столь велико, что когда он обрушился с клеветой на Микеланджело, оскорбившего его пренебрежением, великий человек претерпел много неприятностей и вынужден был оправдываться. В самой же Венеции Аретино царствовал безусловно.
Аретино являлся настоящим венецианцем, любившим жизнь так, как он ее понимал. Он жил на пенсии и подарки сильных мира сего, причем жил припеваючи. В его дворце на Большом канале день и ночь толпился народ; он устраивал роскошные пиры. Некоторые откровенно обкрадывали его, но когда ему не хватало денег, он без церемоний писал влиятельным покровителям и просил — почти требовал! — новых щедрот и подарков, ссылаясь на свою общественную роль.
Дом Пьетро Аретино действительно был открыт для всех, и к нему являлись все, кому вздумается: путешественники, истратившиеся в дороге; солдаты, не имевшие амуниции; странствующие рыцари, бедные родильницы... Юношу, раненного на дуэли неподалеку от его дома, тоже принесли к нему. Сам Аретино так описывал свой утренний прием: «Столько важных господ одолевают меня постоянно своими визитами, что мои лестницы истоптаны их ногами, как мостовая Капитолия колесами триумфальных колесниц. Я не думаю, чтобы Рим видел такую смесь народов и языков, какая наполняет мой дом. У меня можно встретить турок, евреев, индейцев, французов, испанцев, немцев; что до итальянцев — то подумайте, сколько их может быть... Невозможно видеть меня без патеров вокруг... я — всеобщий секретарь».
Обладая незаурядным талантом памфлетиста и убийственно ядовитым языком, сделав свои письма и «Предсказания» достоянием печати, Аретино неустанно обличал и выставлял напоказ всему свету пороки и преступления, царившие при итальянских дворах. Он противопоставлял им республиканский строй Венеции и был убежден, что ценность человека не определяется его происхождением: «Истинное, настоящее благородство рождается из души, незаконное — из крови».
Он живет среди пестрой путаницы, роскоши и вздора, предметов искусства и корзин с виноградом, среди бархатных платьев и античных медалей, бочек с кипрским вином и почетных дипломов разных академий... Тициан, первый художник Венеции, и ее первый скульптор Сансовино — его лучшие друзья. «Куропатки приехали, — извещает он своих приятелей, — вот их берут, вот жарят... Я покинул свой гимн в честь зайцев и принялся воспевать пернатых. Мой добрый друг Тициан, бросив беглый взгляд на этих аппетитных животных, пустился вместе со мною петь дуэтом панегирик, который я начал».
Иллюстрация к сонетам Энеа Вико
Радость существования, изящный материализм и наслаждения, может быть, никогда не имели лучшего представителя, чем Аретино. Но он умел ценить не одних куропаток, а был любителем и тонким знатоком искусства. Великий Тициан подвергал его суду свои картины, и, судя по письмам, советы Пьетро Аретино были небесполезными. И, конечно же, Аретино был знатоком женской красоты — все куртизанки Венеции находились под его покровительством. Он писал им наставления, заботился о костюмах, а потом устроил у себя открытый гарем из красавиц, которых называл «аретинками». Интриги между одалисками гарема составляли для него новое развлечение.
Общество Венеции видело в Аретино наиболее смелого и яркого своего представителя, хотя, на взгляд некоторых, его популярность может быть непонятной. Однако с Пьетро Аретино лепили бюсты и писали портреты, в его честь выбивали медали; его изображали в царском одеянии на троне, принимающим почести и подарки. «Я вижу, — хвастался он, — мое изображение на фасадах дворцов; я нахожу его на футлярах гребенок, на зеркальных рамах, на фарфоровых блюдах, как портреты Александра, Цезаря и Сципиона. Я вас уверяю, что в Мурано особый сорт хрустальных ваз называется "Аретино". Одна порода лошадей называется "Аретино" на память об одной лошади, которую я получил от папы Климента и подарил герцогу Фридриху. Канал, омывающий одну из сторон дома, в котором я обитаю на Большом канале, окрещен именем Аретино. Говорят о стиле Аретино, и сколько педантов лопнуло из-за него с досады! Три мои горничные (или экономки), которые оставили меня, чтобы сделаться дамами, назвались Аретино».
И если он преувеличивает, то совсем немного. Правда, случалось и ему быть битым, но эти маленькие неприятности не поколебали влияния и престижа Пьетро Аретино. Даже безусловно высоконравственные люди поддавались обаянию этого авантюриста и писали ему письма, в которых — подобно знатным аристократам — титуловали его «божеством» и уверяли, что ценят себя лишь по степени того внимания, которое он оказывает им. А один епископ даже прислал Аретино бирюзовые башмачки для его любовниц. Правда, некоторые считали, что имя Пьетро при дамах непристойно даже произносить, но между тем некоторые дамы — и какие! — сами с удовольствием и томным блеском в глазах говорили о нем.
Бюст Арентино, гравюра Энеа Вико
Пьетро Аретино прожил безмятежно 35 лет. Предание повествует, будто умер он оттого, что, слушая однажды непристойный рассказ, так хохотал, что упал со скамьи и ударился затылком.
Однако об этом человеке нельзя судить только по одной стороне его жизни. Многие исследователи изучали его довольно обширную литературную деятельность. В 1534 году вышло в свет сочинение Пьетро Аретино «Страсти Христовы» — переложение семи покаянных псалмов царя Давида; через год — книга о земной жизни Иисуса Христа; обе эти книги впоследствии не раз переиздавались. Казалось бы, можно говорить о религиозной стороне характера этой сладострастной и недюжинной натуры. Однако в эти же годы вышли в свет его непристойные беседы римских куртизанок («Разговор Нанны и Антонии» и «Диалог, в котором Наина наставляет Пиппу»). Пьетро Аретино принадлежит переложение «Книги Бытия», а в начале 1540-х годов — «Жизнеописания» Девы Марии, св. Екатерины и св. Фомы Аквинского. В «Капитоло королю Франциску» он с гордостью перечислял свои заслуги в написании благочестивых сочинений:
Я и Псалмы, и Книгу Бытия
Переложил. Христа я и Марии
Деянья написал и жития...
Пьетро Аретино пользовался у современников репутацией отъявленного безбожника, и в эпиграмме-эпитафии о нем сказано, что он ничего плохого не написал о Боге лишь потому, что не знал Его. Один из его врагов и соперников Антонио-Франческо Дони даже назвал его Антихристом. Большинство позднейших биографов считали Пьетро Аретино беспринципным лицемером, причем именно за сочинительство религиозных книг из корыстных соображений. Одно из них — желание примириться с Римской курией, другое — стремление получить вознаграждение за свои благочестивые труды.